– Лара! – без сил прохрипел он. Почти умолял. – Остановись, не делай этого!

А потом, не глядя на ошарашенного Конни, с места бросился к выходу.

– Что с вами?.. – допытывался Несвицкийт. – Что-то с Ларой? Вы едете в пансионат? Погодите минуту, я с вами!

Рахманов бы не сумел остановить его, даже если бы имел на это силы. Выехали тотчас – но Дмитрий был прав. Опоздали.

Право, в какой-то момент Лара уж готова была поверить, что она сама и испортила это дурацкое платье. Черт его знает, на что медальон еще способен… Временами он превращает ее… в чудовище, ей-богу!

По крайней мере, Лара надеялась, что это медальон, а не какие-то скрытые до поры черты ее собственного характера…

Весь дом погрузился во тьму, притихла в соседней комнате Дана. А Лара все стояла возле раскрытого окна в своей спальне и сухими от ветра глазами смотрела на «Ласточку», чей силуэт слабо белел на фоне черного южного неба. Она, стараясь мыслить трезво и взвешенно, размышляла, кто на самом деле мог испортить Данино платье.

Почти наверняка это сделала женщина – совершенно ведь не мужской поступок! Кто-то из горничных? Добрая Анна Григорьевна? Последнюю мысль Лара скорее погнала прочь: слишком искренне та удивилась, увидав, что осталось от наряда.

Впрочем, Анна Григорьевна ведь была актрисой когда-то… Говорят, хороший актер может расплакаться в любой момент по велению режиссера.

Скрепя сердце, Лара решила, что нельзя покамест сбрасывать Анну Григорьевну со счетов. Но куда симпатичнее ей была другая версия – что это сама Дана и изрезала собственное платье, чтобы выставить себя жертвой, а после отыграться за свое недавнее унижение. А главное, чтобы ее жених и папенька имели вескую причину немедля выгнать Лару вон. Лишь Анна Григорьевна помешала ее подлому плану – позвав Ордынцева и Джейкоба раньше, чем Дана успела нажаловаться.

Как же, должно быть, ненавидит ее Дана… теперь и речи не может идти о том, чтобы рассказать ей о намерениях Джейкоба. Дана ей не поверит. Да и, кажется, все это уже не имеет смысла.

Главный вопрос сейчас – стоит ли вообще гостить в доме, один из хозяев которого столь яростно тебя ненавидит? Ответ очевиден.

«Мне придется вернуться в «Ласточку»… – осознала Лара.

И, не сдержав мучительного стона, захлопнула оконную раму. А потом, спохватилась и нащупала в кармане медный ключ, о котором за всеми хлопотами успела позабыть.

Ключ был на месте. Как и желание Лары узнать тайну Ордынцевской башни.

«Я уйду, – решила она тогда. – Завтра же вернусь в пансионат, раз мне нигде больше не рады. Однако прежде я попаду в башню. Сегодня же. Сейчас же!»

Решившись, Лара первым делом подвязала юбку так, чтобы не мешала; потом наведалась в галерею на втором этаже – туда, где Джейкоб пытался отпереть дверь в башню с помощью лома, и удостоверилась, что у него ничего не вышло. К сожалению. Лом валялся здесь же, как и связка отмычек. А у двери стоял, как прежде, большой масляный светильник. Подумав, Лара взяла его взамен свечи, с которой путешествовала по дому до этого.

Уже спустившись во двор и второй раз в жизни повернув ключ в замочной скважине низенькой двери у основания башни, она подумала, что, возможно, ключ ей подбросил тот же человек, который и испортил Данино платье…

Но это ее все равно не остановило.

Дверь в башню оказалась тяжелой. И, хотя была предупредительно оббита медью, дабы не ржавела, за восемнадцать лет успела все же намертво пристать к дверному коробу – Ларе пришлось повозиться, чтобы приоткрыть ее на толщину пальца. Из черной щели тотчас пахнуло сыростью, старой плесенью и… гарью. Последнее, возможно, Ларе лишь показалось, но она все равно замерла на месте. Много лет изводившие ее ночные кошмары выросли во весь рост. Как наяву вспомнила она пережитый ужас, когда загорелся подол ее ночной рубашке – там, во сне.

Лара теперь точно знала, что это был не сон. Все происходило с нею на самом деле. Когда-то очень давно.

Однако Лара понимала, испугайся она сейчас – не узнает правды уже никогда…

Целиком дверь так и не открылась, но открылась достаточно, чтобы Лара сумела протиснуться внутрь. С трудом заволокла за собою лампу и осмотрелась, подняв ее над головой. Лампа горела – но помогло это не слишком. Всполохи света выхватили из тьмы только белые дрожащие Ларины руки и клочок каменной кладки под ногами. Серый грубый камень отчего-то напомнил Ларе щербатую лестницу в Ордынцевской усыпальнице. Той самой усыпальнице, где они с Коном много лет назад потревожили покой мертвого графа Николая Григорьевича. И снова Лара это делала – тревожила души мертвых.

«Если бы не медальон, я бы никогда не решилась на это. Никогда», – думала Лара, делая первые осторожные шаги.

Она подняла лампу выше, и зрение начало уж привыкать ко тьме – свет фонаря желтой кляксой лег на каменные стены, показывая все их неровности и сколы, встревожив мелких насекомых, которые суетливо разбежались теперь в темные закоулки башни.

А потом Лара увидела Ворона.

Угрожающе расправив черные острые крылья, он сидел напротив и смотрел на Лару серьезно и осуждающе. Она приросла к месту – не смела вздохнуть, не смела отвести взгляд. Не смела даже ахнуть.

Кажется, вечность Лара глядела в черные блестящие глаза – пока не осознала, наконец, что Ворон каменный. Статуя в нише стены.

Впрочем, как и тот, возле усыпальницы Ордынцевых. Тот самый, что десять лет назад просто сбросил с перьев каменную пыль, сделался вдруг живым и напал на осквернителей…

Лара через силу сглотнула и попятилась. Пока кто-то не толкнул ее в спину.

– Кто тут?.. – глухо крикнула она в темноту – и не узнала собственного голоса.

Эхо, ударяясь о стены, поплыло вверх, показывая сколь высока башня, заставляя Лару озираться и дышать тяжело и судорожно. Она метнулась к стене, прижалась спиною к холодному камню и – только сейчас поняла, что толкнуло ее столь вероломно.

Точнее, она сама толкнулась в толстый, в два, а то и в три обхвата, каменный столб, оборачивая который, уходила вверх массивная винтовая лестница. Держа лампу над головой, Лара облизнула пересохшие губы и поднялась на нижнюю ступеньку.

Их было много, этих ступенек. Лара нарочно считала, громко проговаривая вслух – чтобы прогнать из головы тревожные мысли о том, что ждет ее наверху. Что ждет ее в той самой комнате, в окне которой стояла женщина в черном платье и светлыми волосами.

Однако чем выше поднимала Лара, тем меньше помогал ее счет.

Там, высоко, кто-то выл и плакал, стонал и звал к себе. Лара шла, ступенька за ступенькой. Шла и не знала, придется ли ей спуститься обратно. Шла и поминутно теребила медальон на груди.

Первое окно, которое она встретила на своем, пути было черным. Не от пыли – от копоти. Сбившись, Лара остановилась и осторожно провела по нему пальцем. Стекло отозвалось вымораживающим душу скрипом и оставило на подушечке пальца слой черной сажи. Лара тогда тряхнула головой, отерла руку и уверенно продолжила счет.